Формирование политической элиты современного Ирака: американский и иранский факторы

Три основных события изменили как Ирак, так и Ближний Восток — революция в Иране 1979 года, ирано-иракская война 1980–1988 годов и Кувейтский кризис 1991 года, повлекший изменение внутренней политики президента Ирака Саддама Хусейна, что привнесло новые аспекты и в динамику отношений правительства с этноконфессиональными группами (в основном шиитами и курдами).

Несмотря на то, что религиозно-политические движения в Ираке относят свое начало к 1950–1960 гг., как, например, Партия исламского призыва — «Даава», наиболее опасная оппозиция иракским властям развилась в период ирано-иракской войны 1980–1988 гг. Так, лидеры «Даавы» находились в изгнании в основном в Иране. Начиная с 1980-х гг. и усиливаясь в 1990-е гг., оппозиция в изгнании испытывала все большее влияние и доминирование со стороны курдских этноцентричных и шиитских конфессиональноцентричных политических сил. Лица в оппозиции, которые считали необходимым сохранение гомогенизованности и централизованности видения иракского национализма, чем далее, тем более уступали позиции этноконфессионально заряженным политическим силам. В зависимости от политической конъюнктуры Иран продолжал оказывать ограниченную и необходимую, по его мнению, поддержку различным курдским силам в их противостоянии центральным властям в Ираке.

Образование как новой политической элиты Ирака, так и органов безопасности оказалось напрямую зависимым от американских оккупационных сил и от политики Ирана и его связей с оппозиционными власти С. Хусейна движениями. Доминировавшие шиитские политические силы оказались очень разнообразны и неоднородны с различными политическими интересами при серьезном влиянии радикалов.

Страна продолжает базироваться на основе принципа квотирования постов «мухасаса таифийя», когда место президента занимает представитель курдской общины, спикера парламента — суннитской, а премьер-министром становится шиит. Фактически же для Ирака сохраняется важность сложившейся системы. Внешние силы, как иранцы, так и американцы, продолжают работу с шиитскими военно-политическими группами. Они как были организованной силой и рассматривались в качестве основы для структур безопасности и государственности, так и остались после выборов 2018 года.

Ирак традиционно испытывал на себе влияние динамики американо-иранских отношений. Подписание СВПД в 2015 г. снизили трения между США и Ираном, усилили прагматично настроенные группы внутри Исламской Республики, создавали как относительно благоприятные условия для стабилизации в регионе, так и в иракском внутриполитическом процессе. Багдад к концу 2017 г. восстановил контроль над ключевыми городами и населенными пунктами во многом благодаря усилиям правительства аль-Абади по координации помощи в борьбе с ИГ со стороны двух противников и одновременно важнейших игроков в регионе — США и Ирана. Тем не менее с объявлением победы над ИГ и уходом темы с глобальной повестки дня дальнейшее «молчаливое» взаимодействие США и Ирана лишалось оснований и было сведено на нет.

С 2003 года США и Иран обрели серьезное влияние на формирование иракской элиты. Новая иракская элита и отдельные ее части испытывали влияние политики Ирана и США, как и динамики их отношений. Многие пришедшие к власти в Ираке после 2003 года деятели до этого находились в оппозиции и проживали в изгнании. Часть этой будущей элиты выбрала страны Запада, другая (большая часть) — Иран. После выборов 2018 года в Ираке продолжался процесс распределения властных полномочий и определения степени влияния внешних игроков.

Чем дальше, тем становилось яснее, что ставшие с 2003 года традиционными элементы иракской политики сохранялись. Утвердившиеся тогда же политические силы и поддерживавшие их внешние игроки — США и Иран — продолжают укоренять эту систему. Одновременно существует общественный запрос на нивелирование влияния внешних игроков в определении внутриполитической и внешнеполитической повестки дня для страны. Это, безусловно, создает возможности для желающих удовлетворить свои интересы таких стран, как монархии Персидского залива и Россия, но и корректировать свою политику в отношении традиционно присутствующих в Ираке США и Ирана.

Ненамеренный симбиоз Ирана и США в Ираке, ввиду схожести интересов в этой стране, постепенно утрачивается с уходом на второй план борьбы с ИГ. Несмотря на то, что выборы 2018 года и эскалация напряженности в отношениях между США и Ираном создали новую конфигурацию сил, Ирак остается зависим от этих внешних игроков и его политическая элита продолжает базироваться на системе «мухасаса таифийя», утвержденной в стране с 2003 года. Несмотря на запрос иракского общества на перемены, сформированная политическая элита хотя и может жертвовать отдельными политическими представителями, но сохранит свои позиции без принципиальных изменений.

Истоки влияния США и Ирана на политическую элиту Ирака

Три основных события изменили как Ирак, так и Ближний Восток — революция в Иране 1979 года, ирано-иракская война 1980–1988 годов и Кувейтский кризис 1991 года, повлекший изменение внутренней политики президента Ирака Саддама Хусейна, что привнесло новые аспекты и в динамику отношений правительства с этноконфессиональными группами (в основном шиитами и курдами). При этом Ирак находился в состоянии блокады — наложенных на него ООН санкций. Их последствия влияли на ограничение доступа части элиты к распределению ресурсов, вкупе с практикой правительства маргинализации части населения приводили к миграции и усилению находившихся в изгнании оппозиционных сил. США использовали не только экономический, но и военные инструменты давления на Багдад. Военно-тактические выпады США разрушали инфраструктуру Ирака и подрывали стабильное функционирование государственных структур.

Максим Сучков:
От Потомака до Евфрата: будущее американской внешней политики на Ближнем Востоке

Оккупация Ирака в 2003 году обеспечила американцам их многофакторное влияние на процесс формирования новой элиты. Так, даже техническое внедрение избирательного процесса, не говоря уже о принципах образования новой Конституции страны, испытывало зависимость от США. Еще до принятия новой Конституции Ирака 2005 года американцы направляли в нужном им русле иракский политический процесс путем создания двух ключевых органов — Временной коалиционной администрации (ВКА) США и Временного управляющего совета Ирака (ВУСИ). 9 июня 2004 г. была единогласно принята резолюция Совета Безопасности ООН по Ираку №1546, одобрившая создание «суверенного Временного правительства Ирака» (ВПИ) и «график политического перехода Ирака к «демократическому государственному управлению» [1].

По результатам форсированных американцами выборов в 2005 году была закреплена новая иракская политическая элита, хотя и получившая международное признание, но имевшая ограниченную легитимность в самом Ираке. Поскольку выборы проходили в тяжелейших условиях и при бойкоте со стороны существенной части суннитского населения страны, их репрезентативность была поставлена под сомнение.

Имея свою логику развития отношений с Ираком и находясь в региональном контексте, Иран после 2003 года решил использовать уже имевшиеся в его распоряжении рычаги влияния на иракский политический процесс с целью сформировать благосклонную ему иракскую политическую элиту. По сути, этот процесс начался задолго до вторжения американцев, поскольку оппозиционные движения власти С.Хусейна уже были сформированы и их лидеры зачастую проживали в Иране. Несмотря на то что религиозно-политические движения в Ираке относят свое начало к 1950–1960 гг., как, например, Партия исламского призыва — «Даава», наиболее опасная оппозиция иракским властям развилась в период ирано-иракской войны 1980–1988 гг. Так, лидеры «Даавы» находились в изгнании в основном в Иране.

Начиная с 1980-х гг. и усиливаясь в 1990-е гг., оппозиция в изгнании испытывала все большее влияние и доминирование со стороны курдских этноцентричных и шиитских конфессиональноцентричных политических сил. Лица в оппозиции, которые считали необходимым сохранение гомогенизованности и централизованности видения иракского национализма, чем далее, тем более уступали позиции этноконфессионально заряженным политическим силам [2]. В зависимости от политической конъюнктуры Иран продолжал оказывать ограниченную и необходимую, по его мнению, поддержку различным курдским силам в их противостоянии центральным властям в Ираке.

После 2003 года шиитские политические силы стремились образовывать коалиции, ключевой из которых стоит назвать альянс партии «Даава» с образованным в 1982 году. Высшим советом исламской революции в Ираке (ВСИРИ), имевшим и до 2003 года тесные контакты с американцами и оперировавшим из Ирана. Социальной базой ВСИРИ были иракцы иранского происхождения, болотные арабы, мигрировавшие в Иран в периоды кризисов. В Багдаде эти группы всегда рассматривались в качестве неблагонадежных сил [3]. ВСИРИ возглавляли представители части религиозной элиты страны — известная иракская семья шиитских священнослужителей аль-Хаким. Поддержка аятоллы Али ас-Систани закрепляла позиции «Даавы» и ВСИРИ в постсаддамовском Ираке.

С установлением оккупационного режима американцев в Ираке происходивший из влиятельной семьи Садров молодой клерик Муктада ас-Садр призвал своих сторонников к оружию против оккупантов. Из его последователей была сформирована «Армия Махди», которая стоила американцам сотен жизней своих солдат. Движение садристов впоследствии стало влиятельной силой в парламенте и явилось представителем шиитских общин юга и центра Ирака, болотных арабов и заселенного ими багдадского района Садр-Сити [4] (в честь оппозиционного режиму и пострадавшего от него отца Муктады ас-Садра - Мухаммада Мухаммада Садыка ас-Садра). Военное крыло садристов сохраняло серьезное влияние на систему безопасности государства.

Несмотря на наличие политических сил и министерских портфелей, суннитские представители в новых условиях оказались маргинализованы и не могли влиять на процесс принятия решений в Багдаде, как, например, мосульский клан ан-Нуджайфи. Двумя основными вражескими силами американцев и центрального правительства в Багдаде стали вышедшие из суннитской среды «Накшбандийская армия» (связанная с бывшей ПАСВ) и «Аль-Каида в Ираке» [5]. Попытки внедрения в политическую элиту страны отдельных суннитских политических сил в целом провалились («Сахва» или движение «Аль-Иракийя», включавшее в себя и суннитов).

Продолжавшаяся маргинализация суннитского населения со стороны правительства Нури аль-Малики и радикализация в обществе привели в условиях падения цен на нефть и войны в Сирии к образованию в 2014 году альянса различных группировок — террористической организации «Исламское государство Ирака и Шама», или ИГ (запрещена в РФ). Новый премьер-министр (с 2014 г.) от «Даавы» Хайдер аль-Абади взялся не только за борьбу с ИГ, но и пытался провести реформы в стране. В этой связи многое зависело от позиции Тегерана и Вашингтона, которые в молчаливом альянсе поддерживали начинания Х.аль-Абади по формированию правительства технократов для борьбы с коррупцией с 2016 года.

Поставив под угрозу патрон-клиентские связи и распределение благ для старого иракского политического истеблишмента, аль-Абади навлек на себя желание отстранить его от премьерского кресла раньше срока даже со стороны своих бывших соратников по партии «Даава». Однако иранцы и американцы надавили на своих партнеров внутри Ирака и не дали этому произойти [6]. И действительно в 2018 году произошли изменения в конфигурации политических сил, хотя и при сохранении той же политической элиты.

Константин Труевцев:
Волнения в Ираке: продолжение арабской весны или новая политическая реальность?

Подготовка новых сил безопасности Ирака американскими специалистами, в том числе в американских центрах, означала на деле подготовку различного рода милиций, группировок, связанных, в частности, с бойцами организации «Бадр» и «Армии Махди». Сотрудничество с США для этих групп было вопросом прагматизма, поскольку все понимали, что роль Вашингтона в будущем федеративном Ираке станет определяющей. Одновременно с этим ставшие доминирующей группой в Ираке шииты ориентировались по форме правления на иранскую модель.

Таким образом, образование как новой политической элиты Ирака, так и органов безопасности оказалось напрямую зависимым от американских оккупационных сил и от политики Ирана и его связей с оппозиционными власти С. Хусейна движениями. Доминировавшие шиитские политические силы оказались очень разнообразны и неоднородны с различными политическими интересами при серьезном влиянии радикалов [7].

Результаты электорального цикла в Ираке 2018 года: американский и иранский след

Пресечение деятельности ИГ было основной задачей вооруженных сил Ирака. Тем не менее принципиальной стала способность достичь национального примирения политических сил страны, где интеграция представителей суннитских интересов во властных структурах сохраняла свою актуальность. На повестке дня встал и «курдский вопрос». Проведение курдами референдума о независимости на подконтрольных Эрбилю территориях в сентябре 2017 г. поставило Багдад и лично премьер-министра Х.аль-Абади в неудобное положение перед выборами 2018 года и усиливало его противников в борьбе за власть.

США и Иран, как и в вопросе борьбы с ИГ, выступили на стороне центрального правительства. Это сподвигло Багдад провести военную операцию по восстановлению суверенитета и даже вернуть контроль над богатым нефтяными месторождениями городом Киркук. Такая потеря для курдов, что, по сути, обозначила провал референдума, вскрыла раскол в элите Иракского Курдистана между кланами Барзани и Талабани, переживавшим разделенность после смерти бывшего Президента Ирака Джаляла Талабани, однако обозначила начало нового этапа консолидации власти центрального правительства и даже рост националистических настроений.

Главным событием еще до выборов 2018 года стал раскол в коалиции «Правового государства» и правящей после вторжения американцев в Ирак в 2003 году партии «Даавы». Большинство мест в парламенте выиграла коалиция «Саирун» («Идущие»), что дало ей преференциальные позиции при формировании будущего правительства. Саму коалицию возглавил лидер движения садристов, влиятельнейший религиозный авторитет Муктада ас-Садр, что не мешало его движению базироваться на националистической и антикоррупционной повестке. Тем не менее не раз обвинявшаяся в связях с Ираном коалиция «Фатх» («Завоевание»), занявшая второе место, уступила садристам только несколько депутатских мест. Считается, что базой коалиции «Фатх» стали популярные силы народного ополчения «Аль-Хашд аш-Шааби», образованные в 2014 г. для борьбы с ИГ. Однако ни одна из сил не имела решающего большинства в парламенте. Было ясно, что даже крупнейшим игрокам придется договариваться между собой и с менее влиятельными силами.

Обновленный парламент собрался только в начале сентября 2018 года. За более чем три месяца отсутствия заседаний политический процесс буксовал на фоне многотысячных массовых демонстраций и митингов [8], самыми масштабными из которых стали протесты в Басре. В конечном счете политическим силам было необходимо прийти к согласию и начать процесс формирования правительства. Именно вмешательство «марджаийя» Али ас-Систани снова стало катализатором достижения договоренностей.

Первым шагом, возвестившим о начале распределения властных ресурсов, стало избрание председателя иракского Совета представителей (парламента). 15 сентября 2018 года 37-летний депутат от провинции Анбар и член партии «Аль-Халь» («Решение») Мухаммад аль-Хальбуси был избран большинством голосов (167) спикером парламента страны. Первым заместителем председателя парламента стал представитель от коалиции «Саирун» Хасан Карим. Он набрал 210 голосов, то есть получил больше поддержки, чем сам спикер. Аль-Хальбуси можно назвать в целом компромиссной фигурой как для иранцев, так и для американцев. Но первый свой визит он нанес в Кувейт, где в начале этого года прошла конференция по вопросу реконструкции Ирака. Это говорит о том, что новый спикер рассчитывает на поддержку монархий Залива и намерен заниматься вопросами восстановления страны после войны.

Андрей Кортунов:
Будущее Ближнего Востока: два горизонта угроз и возможностей

Следующим шагом стало избрание парламентом президента страны, затем премьер-министра. Традиционно пост президента занимал представитель от одной из крупнейших курдских политических сил — Патриотического союза Курдистана (ПСК). Несмотря на наличие нескольких кандидатов, наиболее вероятным на это место был бывший вице-премьер Ирака и считавшийся проамериканским Бархам Салех. Салех не являлся единым кандидатом от курдов, как это происходило с 2003 года. Само возвращение Салеха в ПСК (он вышел из ПСК накануне выборов для образования своей партии) и поддержка его на пост президента было просчитываемым.

Однако курды Ирака так и не смогли согласиться на единого кандидата, что вновь вскрыло разобщенность элит. Демократическая партия Курдистана (клан Барзани, Эрбиль) выдвинула на пост президента Фуада Хусейна, бывшего главу администрации президента Иракского Курдистана. Очевидно, Эрбиль и Сулеймания в последний момент достигли договоренности по вопросам распределения властных полномочий на федеральном и региональном уровнях. Бархам Салех в итоге получил пост президента, а Фуад Хусейн — министра финансов Ирака.

Ключевой позицией в иракской властной архитектуре является место премьер-министра страны и его кабинет, за который и развернулась борьба. Всем сторонам приходилось идти на уступки и компромиссы. Выход из тупика нашелся, причем не в пользу действовавшего премьер-министра Х.аль-Абади. За несколько дней до избрания стало ясно, что маятник качнулся в сторону бывшего министра нефти и вице-президента Ирака Аделя Абдель Махди.

Страна продолжала базироваться на основе принципа квотирования постов «мухасаса таифийя», когда место президента занимает представитель курдской общины, спикера парламента — суннитской, а премьер-министром становится шиит. Фактически же для Ирака сохраняется важность сложившейся системы. Внешние силы, как иранцы, так и американцы, продолжают работу с шиитскими военно-политическими группами. Они как были организованной силой и рассматривались в качестве основы для структур безопасности и государственности, так и остались после выборов 2018 года.

Американо-иранские отношения при Д. Трампе и вызовы для политической элиты Ирака

Ирак традиционно испытывал на себе влияние динамики американо-иранских отношений. Подписание Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД) в 2015 г. снизили трения между США и Ираном, усилили прагматично настроенные группы внутри Исламской Республики, создавали как относительно благоприятные условия для стабилизации в регионе, так и в иракском внутриполитическом процессе. Багдад к концу 2017 г. восстановил контроль над ключевыми городами и населенными пунктами во многом благодаря усилиям правительства аль-Абади по координации помощи в борьбе с ИГ со стороны двух противников и одновременно важнейших игроков в регионе — США и Ирана [9]. Тем не менее с объявлением победы над ИГ и уходом темы с глобальной повестки дня дальнейшее «молчаливое» взаимодействие США и Ирана лишалось оснований и было сведено на нет.

С приходом в 2017 г. к власти в США администрации президента Дональда Трампа и выходе Вашингтона в мае 2018 г. из СВПД начался новый виток конфронтации, поставивший Ирак в неудобное положение. Последовавшие за решением Д.Трампа американские санкции против Ирана нанесли серьезный ущерб экономике страны и поставили под удар любые договоренности Тегерана с третьими государствами ввиду экстерриториального характера санкций. Так, например, под угрозой санкций французский концерн Total вышел из крупнейшего проекта по разработке нефтегазового месторождения «Южный Парс», продав свою долю Китайской национальной нефтегазовой корпорации (CNPC) [10].

Масштабные американские санкции против Ирана могли нанести серьезный ущерб Ираку ввиду взаимозависимости экономик этих соседних государств. Представители Ирака на постоянной основе проводили встречи с членами американской администрации, выражая необходимость для страны сотрудничества с Ираном. Багдаду не раз удавалось получать отсрочку, и Вашингтон освобождал Ирак от соблюдения режима санкций (каждый раз на 90 дней) [11].

Руслан Мамедов:
После «Халифата»: перспективы российско-иракских отношений

Для Ирака Иран продолжает оставаться ключевой страной для получения электроэнергии. Однако на фоне необходимости замещения иранской нефти на мировом рынке — задача, над которой работают в Вашингтоне, — происходит усиление роли иракской нефти в нем. Если американцы решат жестко придерживаться своей политики, то тогда санкции могут быть введены и против Ирака, что приведет к возрастанию рисков и нестабильности.

Постоянное давление Вашингтона в отношении Тегерана не привело к пересмотру «иранской сделки», чего изначально желал президент США Д. Трамп. В таких условиях Иран мог пойти на эскалацию в региональных делах. В этом случае у Исламской Республики были инструменты подрыва американских интересов на Ближнем Востоке, и, конечно, в Ираке. Ключевым координатором иранских действий в Ираке в течение продолжительного времени считался генерал-майор и командующий спецподразделением «Аль-Кудс» в составе Корпуса стражей исламской революции (КСИР) Ирана Касем Сулеймани. Именно ему приписывают многие достижения иранской политики в Ираке, включая договоренности по итогам выборов и нивелирование итогов референдума в Иракском Курдистане 2017 года.

Иран с особой тщательностью и аккуратностью подошел к установлению своего влияния на иракский политический процесс после иракских выборов 2018 года. Как министр иностранных дел Ирана М. Дж. Зариф, так и президент Ирана Х. Рухани (в 2019 г.) во время своих визитов в Ирак проводили встречи почти со всеми политическими лидерами и общественными деятелями в течение нескольких дней. В отличие от иранцев американские представители обычно прибывали с незапланированными визитами. В один из таких визитов Д. Трамп лично прилетел в Ирак на американскую базу, где провел встречу с солдатами, так и не встретившись с лидерами пестрого иракского политического спектра.

Внешняя политика Ирака в целом стала более сбалансированной при формировании нового правительства, где во главе внешнеполитического ведомства встал Мухаммад Али аль-Хаким. Ирак предпочитает иметь несколько ориентиров, что помогает ему реализовывать свой курс. Так, находясь с визитом в Москве, аль-Хаким обозначил принципиальную позицию Ирака по возвращению Сирии в Лигу арабских государств, что противоречит деятельности США в регионе. У Багдада при этом есть свои интересы, которые заключаются в обеспечении безопасности на сирийско-иракской границе. Помимо сотрудничества с Глобальной коалицией против ИГ во главе с США, Ирак взаимодействует с Ираном, Россией и Сирией в рамках Багдадского информационно-координационного центра. В региональной конфигурации Ирак стремится выступить площадкой для диалога между различными региональными и глобальными акторами [12].

С 2003 года США и Иран обрели серьезное влияние на формирование иракской элиты. Новая иракская элита и отдельные ее части испытывали влияние политики Ирана и США, как и динамики их отношений. Многие пришедшие к власти в Ираке после 2003 года деятели до этого находились в оппозиции и проживали в изгнании. Часть этой будущей элиты выбрала страны Запада, другая (большая часть) — Иран. После выборов 2018 года в Ираке продолжался процесс распределения властных полномочий и определения степени влияния внешних игроков.

Чем дальше, тем становилось яснее, что ставшие с 2003 года традиционными элементы иракской политики сохранялись. Утвердившиеся тогда же политические силы и поддерживавшие их внешние игроки — США и Иран — продолжают укоренять эту систему. Одновременно существует общественный запрос на нивелирование влияния внешних игроков в определении внутриполитической и внешнеполитической повестки дня для страны. Это, безусловно, создает возможности для желающих удовлетворить свои интересы таких стран, как монархии Персидского залива и Россия, но и корректировать свою политику в отношении традиционно присутствующих в Ираке США и Ирана.

Ненамеренный симбиоз Ирана и США в Ираке, ввиду схожести интересов в этой стране, постепенно утрачивается с уходом на второй план борьбы с ИГ. Несмотря на то, что выборы 2018 года и эскалация напряженности в отношениях между США и Ираном создали новую конфигурацию сил, Ирак остается зависим от этих внешних игроков и его политическая элита продолжает базироваться на системе «мухасаса таифийя», утвержденной в стране с 2003 года. Несмотря на запрос иракского общества на перемены, сформированная политическая элита хотя и может жертвовать отдельными политическими представителями, но сохранит свои позиции без принципиальных изменений.

Впервые опубликовано в журнале «Международная жизнь» №11, ноябрь 2019 г.

1. Сапронова М.А. Иракская конституция в прошлом и настоящем. М.: Институт Ближнего Востока, 2005. С. 84.

2. Hashemi N., Postel D. Sectarianization: Mapping the New Politics of the Middle East. New York: Oxford University Press, 2017. P. 117.

3. Миняжетдинов И.Х. «Балканизация Ирака»: факторы воспроизводства и распространения политического насилия // Конфликты и войны XXI века (Ближний Восток и Северная Африка). М.: ИВ РАН, 2015. С. 263.

4. Там же.

4. Там же.

5. Там же.

6. U.S., Iran keep Iraqi PM in place as he challenges ruling elite // Reuters. 02.2016 // URL: https://www.reuters.com/article/us-mideast-crisis-iraq-politics-insight/u-s-iran-keep-iraqi-pm-in-place-as-he-challenges-ruling-elite-idUSKCN0X22NB (дата обращения: 01.02.2019).

7. Сапронова М.А. Указ. соч. С. 88.

8. Mustafa B. Explaining Basra’s unrest-from polluted water to a cry against Iraq’s elites and Iran / University of Birmingham. 09.2018 // URL: https://www.birmingham.ac.uk/research/perspective/explaining-basra.aspx (дата обращения: 01.03.2019).

9. Fantappie M., Vaez A. Don’t Let Iraq Fall Victim to U.S.-Iran Rivalry // Foreign Policy. 30.04.2019 // URL: https://foreignpolicy.com/2019/04/30/dont-let-iraq-fall-victim-to-u-s-iran-rivalry-trump-sanctions-irgc-abdul-mahdi/ (дата обращения: 01.05.2019).

10. СМИ: CNPC заменила «Total» в иранском газовом проекте «Южный Парс» // ТАСС. 11.08.2018 // URL: https://tass.ru/ekonomika/5449182 (дата обращения: 01.05.2019).

11. Lando B., Van Heuvelen B. U.S. grants Iraq another Iran sanctions waiver // Iraq Oil Report. 19.03.2019 // URL: https://www.iraqoilreport.com/news/u-s-grants-iraq-another-iran-sanctions-waiver-38274/ (дата обращения: 01.05.2019).

12. Мамедов Р.Ш. Куда ведет дорога через Багдад // Российский совет по международным делам. 05.02.2019 // URL: https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/columns/ruslan-mamedov/kuda-vedet-doroga-cherez-bagdad/ (дата обращения: 01.05.2019).